Моя главная мысль, мысль помимо Вас, это мысль о рае...
Даниил Хармс. «Из писем»
Сергей Довлатов — это имя оригинального русского прозаика, . сейчас широко известного и, что греха таить, даже популярного в России. Горько, что радость успеха и славы на Родине он не сможет с нами разделить — Сергей Довлатов умер в Америке, умер, не : дожив до пятидесяти лет. Очень большой и очень остроумный чело- ] век. Горек хлеб чужбины, еще горше долгое ожидание отклика с родных берегов. На такова доля многих российских писателей в XX веке.
Сергей Довлатов выработал свой почерк, который никогда не спутаешь ни с чьим. Он пишет просто и целомудренно. Кажется, нельзя придумать фразы, которая была бы проще той, что создает он. И добрее. И остроумнее. Только движение души достойно слова, только это стоит делать искусством.
В роли рассказчика, как правило, выступает сам автор и не скрывает этого. Такая роль при внешней легкости чрезвычайно трудна. Можно соскользнуть в фальшивый тон. У Довлатова этого не бывает никогда. Спасает тонкий, вечно подтрунивающий над собой юмор. Обаяние юмора спасает любое положение. Человек с таким юмором повсюду проходит без пропуска, он всегда желанный гость. Он не прячет себя от нас, читателей. Его громадная фигура всегда больше и шире того, что он делает. В своих рассказах он интересен не только как уморительный и блестящий мастер художест-














.Щ
венного слова, но и как человек. Все время чего-то ждешь от него. И дожидаешься. И понимаешь, что ожидал не напрасно.
И нет разницы, о чем он пишет. О зоне, редакции молодежной газеты в Таллине или пушкинском заповеднике. Довлатов везде свой. Его можно только любить. Такова энергия положительных сил, которые исходят от него.
Его герои — смешные, глупые, неожиданно проницательные, беззаботные, ранимые — легко узнаются, мы их встречали и мы их любим в согласии с творческой волей автора. Все это так хорошо узнается, все это наше, наша бестолковщина, смягченная добрым юмором, но отнюдь не устраненная бестолковщина, в которой так или иначе проходит наша единственная жизнь. Отсюда пронзительность, тихий лиризм его рассказов. Одним словом, без Довлатова сейчас уже немыслима литература конца нашего века, конца второго тысячелетия от рождества Христова.