Впервые понятие «диалектика души» применительно к толстовскому психологизму ввел известный русский писатель, мыслитель и литературный критик
    Н. Г. Чернышевский. В статье, посвященной ранней прозе Толстого, он дал следующую характеристику этого принципа: «Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний… Психологический анализ может принимать различные направления: одного поэта занимают всё более очертания характеров, другого — влияние общественных отношений и житейских столкновений на характеры; третьего — связь чувств с действиями, четвертого — анализ страстей; графа Толстого всего более — сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определенным термином». С легкой руки Чернышевского выражение «диалектика души» прочно закрепилось за прозой Толстого и уже добрых полтора столетия активно используется в литературоведческих исследованиях его творчества.















    По поводу изображаемых в «Войне и мире» исторических фигур Толстой говорил: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня за всё время моей работы образовалась целая библиотека…».
    Знаменитый писатель ХХ века Владимир Набоков, выступавший с лекциями перед американскими студентами, следующим образом продемонстрировал своим слушателям значение Толстого для русской и мировой литературы. Сперва погасив все лампы в зале и опустив шторы, он, по словам очевидца, затем принялся поочередно включать лампы с таким комментарием: «На небосводе русской литературы это Пушкин!». Вспыхнула лампа в дальнем левом углу… «Это Гоголь!». Вспыхнула лампа посередине зала. «Это Чехов!». Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх… Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч ослепительного света. «А это Толстой!» — прогремел Набоков».